+

Замечательный, можно сказать — жизнеутверждающий текст про нью-йоркского ученого и музыканта Дэвида Сулцера, а также про нейробиологию музыки и про то, как слушают и поют животные.

Сулцер, сын двух выдающихся психологов, много лет вел двойную жизнь. Днем он был занимался биологией — начинал с растений, потом переключился на изучение мозга; сейчас у него лаборатория в нью-йоркском университете Коламбия. А по вечерам Сулцер играл музыку — причем с кем только не, от Лу Рида до Генри Тредгилла (очень хороший авант-джазовый человек). Его университетским шефам это не нравилось, поэтому для своей музыкальной карьеры Сулцер взял псевдоним Дейв Солджер. Почти как Рон Суонсон и Дьюк Силвер в сериале Parks & Recreation.

В какой-то момент Сулцер объединил два своих занятия и стал изучать, как, собственно, работает музыка в мозге. Откуда берутся песни? Как они нас трогают, какие сигналы проводят? Сулцер начал изучать это дело на животных — и вот тут начинается совсем роскошная фактура. Он собрал оркестр слонов, которые, как выяснилось, очень ритмичные существа — и записал с ними три альбома. В какой-то момент в тексте появляется коллега Сулцера, который исследует, как поют птицы. Он собрал колонию зебровых амадин в несколько сотен особей — и ставит с ними музыкальные эксперименты. Например, он сделал для них своего рода плеер, замаскированный под самца: нажимая на разные рычажки, птицы могли выбирать, что этот самец будет им петь. Постепенно возникли паттерны: амадины предсказуемо любили духовые инструменты, а еще — индонезийский гамелан. Самой непопулярной оказалась гаражная нойз-рок группа из Мемфиса The Oblivions: птицы, услышав их песню, отпрыгивали и кричали, больше к этому рычажку они не подходили.

Ну и там еще масса таких прекрасных деталей, которые в целом складывают в очень интересную картину того, что такое музыка с точки зрения нейробиологии и науки и мозге. Вот, например, такой поэтически-научный пассаж:

“Music is so ingrained in us it’s almost more primitive than language,” Sulzer told me. An old man with Alzheimer’s might hear a Tin Pan Alley tune and suddenly recall his daughter’s name. A young woman with Parkinson’s will stand frozen on a stair, unable to move her legs, but if she hums a rhythm to herself her foot will take a step. “I know of one man who had a stroke so severe that he could barely talk,” Sulzer said. “But he could still sing.” Music is a kind of skeleton key, opening countless doorways in the mind.

Ну и нельзя не отметить первый абзац. Это, конечно, образцовая нарративная экспозиция.

Luk Kop didn’t seem to have the makings of a musical prodigy. He didn’t hum made-up tunes to himself as a youngster or shake his head when someone sang flat. He didn’t build instruments out of sticks and gourds or blow trumpet solos as a five-year-old. He had a brief moment of fame as a child actor, in the Disney film “Operation Dumbo Drop,” but grew into a sullen and ungainly teen. When the composer and instrumentalist Dave Soldier first met him, in Thailand, in 2000, Luk Kop spent most of his time eating grass and hanging around with the other elephants. He’d been deemed too truculent to mix with tourists.

Ну то есть — нам начинают рассказывать историю героя, а потом оказывается, что этот герой — слон. Обожаю такое.

Источник : https://www.newyorker.com/magazine/2023/04/03/david-sulzer-profile-neuroscience-music